Роскошь 19 века, которую вы легко можете себе позволить
Металлопластиковые окна назвали бы важнейшим изобретением человечества философ Шопенгауэр, писатель Диккенс и математик Бэббидж. Но они не дожили, а потому многие годы провели в мучениях.
До конца Средневековья люди боролись только с тем уличным шумом, что мешал им спать. В 50 году до н. э. Юлий Цезарь запретил ночное движение повозок, громыхавших по мощеным улицам Рима. А во второй половине 16 века скандалить по ночам запретила своим подданным королева Англии Елизавета I.
Население городов росло, а планировка почти не менялась — дома теснились вдоль узких улочек. Звуковой фон становился болезненно громким. Уже в начале 19 века Иоганн Гете жалуется, как сильно ему мешает думать лай собак.
«Как мы дошли до того, что позволяем презренной повозке, которая тащит несколько пустых банок из-под молока, немедленно прекращать наслаждение музыкой, беседу, мысли, учебу всей улицы на протяжении целых десяти минут? Почему для них целиком нормально насиловать наши ушные перепонки?» — негодует писательница Эмми фон Динклеж в 1879 году.
Преимущество грубого мозгового вещества
Авторы 19 века настаивали: от какофонии за окном страдают только интеллектуалы, а грубая толпа ею наслаждается. Артур Шопенгауэр в эссе о шуме описывал, как течение его мысли нарушают ор детей, лай собак и — особенно сильно — щелчки хлыста, которыми подгоняли лошадей. Мысли простолюдинов, считал Шопенгауэр, громкими звуками не прерываются. Поскольку их мозг состоит из грубого, нечувствительного вещества.
К концу столетия саундтрек города дополняется «дьявольскими гудками» фабрик и пароходов, «чудовищными свистками» паровозов, звенящими телефонами, ревущими автомобилями и визжащими граммофонами. На этом фоне жалобы философа Теодора Лессинга о том, как ему докучает выбивание ковров, выглядят капризами.
Вырубите свою шарманку!
Уличные музыканты были значимой частью звукового фона города задолго до 19 века. Но в этом столетии они вдруг стали невыносимой помехой. Чарльз Диккенс жаловался, что не может спокойно писать и полчаса, так как под его окном регулярно появляется кто-то с переносным органом — шарманкой.
Даже за городом это было мучением. Когда Джузеппе Верди переезжал на лето в провинцию, то скупал у всех музыкантов в округе инструменты и запирал у себя в шкафу. Благодаря этому до нас дошло чуть больше великих опер.
За океаном уличную музыку ненавидели не меньше. Житель нью-йоркских трущоб конца 19 века поделился с репортером впечатлениями от хитов того времени: «Если я когда-нибудь покончу с собой, то это будет после часа непрерывного исполнения «На золотом серебряные нити» в одном конце квартала и «Услышь меня, Норма!» в другом».
Один математик против всего Лондона
Туманным мартовским утром 1864 года под окнами Чарльза Бэббиджа грянул духовой оркестр. На двенадцатый год его крестового похода против уличных музыкантов это стало обычным делом. В 1852 году у дома изобретателя вычислительных машин появилась стоянка для экипажей. Вскоре тихая улица наполнилась съемными комнатами, пивными и кофейнями. Вместе с ними пришли шарманки, скрипки, арфы, клавикорды, колесные лиры, свирели, барабаны, волынки, аккордеоны, свистульки, трубы и их владельцы. Жизнь Бэббиджа превратилась в ад.
Первые попытки сопротивления были вялыми. Математик посылал служанку, но музыканты делали вид, что не понимают английского, и не реагировали на требования удалиться. Бэббиджу казалось, что в Лондон прибывают все новые исполнители: «Каждый новоприбывший должен был получить собственный опыт за счет своего и моего времени». Математик стал требовать арестов.
Вскоре изобретатель стал местной знаменитостью. 75-летний дедушка по несколько раз в день выбегал в попытке поймать нарушителей спокойствия. К середине 1860-х годов он тратил по паре сотен фунтов в год на судебные расходы. В отместку к нему под окна ночами постоянно приходили музыканты.
В войну вовлекся весь район. В окнах лавок появлялись памфлеты. Рабочий, окна дома которого выходили в сад Бэббиджа, специально возвращался домой в обед и дул в дешевую свистульку. Ученому били окна, присылали письма с угрозами и подкидывали дохлых кошек на порог.
В 1864 году Палата общин приняла составленный по проекту Бэббиджа билль о запрете уличных музыкантов. Но документ почти не имел эффекта. Бэббидж умрет задолго до первого эффективного средства от городского шума.
Гудок тут неуместен
В 1884 году капитан прусской армии Максимилиан Плеснер публикует толстую брошюру «Антифон: средство, делающее звуки и шумы неслышными». Изобретение уроженца Штутгарта не отличалось утонченностью — прибор с шариком на конце надо было завинчивать себе в ухо. Плеснер считал, что дарит покупателям наслаждение тишиной и миллионы умных мыслей.
Капитан оказался не очень предприимчивым, и его устройство популярным не стало. Но идея засунуть что-нибудь в ухо была перспективной. К началу 20 века появляется множество парафиновых затычек. В 1907 году на рынок выходят немецкие беруши Ohropax, которые выпускаются до сих пор.
В начале 20 века сопротивление шуму становится организованным. Среди многих подобных активностью выделяется нью-йоркское «Общество за запрещение неуместного шума». Окна его основательницы Джулии Барнетт Райс выходили на Гудзонский залив. Она наняла студентов подсчитать, сколько раз в сутки с залива раздается пароходный гудок. Выяснилось, что раз в три минуты. Большинство гудков не имело практического смысла — это были приветствия капитанов друг другу.
Райс привлекла в организацию правильных людей и в больших количествах. Ее активно поддерживали учителя, юристы. Она добилась согласия Марка Твена стать почетным главой Детского отделения общества. В 1907 году конгресс США принял акт, регулирующий гудки у пристаней, а еще через пять лет общество добилось введения в Нью-Йорке зон тишины вокруг больниц и учебных учреждений.
В 1975 году доктор психологии Эрлин Бронзафт провела исследование в одной из школ Манхэттена. Одно крыло школы выходило к железнодорожным путям, в другом было тихо. Дети, учившиеся на шумной стороне, гораздо сильнее уставали и отставали в учебе от сверстников с тихой.
Тихо вы!
