Как брань стала нецензурной, и при чем тут москали

Бранные слова существуют в большинстве языков, и носители почти каждого языка уверяют, что таких слов у них нет. Что заставляет нас стыдиться собственной речи, и отличает брань от другой ненормативной лексики — рассказывает писатель и переводчик Остап Украинец.

Сказать, что именно можно считать бранью в средневековую эпоху — непросто. Языкознания тогда не существовало, поэтому не существовало словарей и грамматик. Более того, книги писались на одном языке, а люди говорили на другом. Между литературным церковнославянским и разговорным (назовем его древнерусским) была довольно значительная разница. Однако, несмотря на общую неграмотность народа и недостаток информации, кое-что мы можем найти.

Как бранились на Руси?

Средневековая брань сильно отличалась от современной. Например, вполне нормальным было слово «блѧдь», хотя в древнерусском и церковнославянском языках оно имело несколько разные значения.

Есть легенда о том, что одна из статей «Русской правды» предусматривала наказание «аще кто назовет чюжую жену блядию». Средневековые рукописи часто существуют в отдельных списках, то есть переписываниях. Списков «Русской правды» существует более сотни, в трех различных редакциях (краткой, пространной и сокращенной), и ни в одном из основных списков вы не найдете подобного преступления. Такая статья существует в списках «Церковного устава Ярослава», однако подлинность этого документа не подтверждена и его иногда приписывают неизвестным авторам 13–14 веков. Похоже, что в домонгольский период слово блѧдь, по крайней мере на официальном уровне, не употреблялось в значении «проститутка».

Церковнославянский язык понимал это слово так, как оно по сей день бытует в польском языке, где błąd означает «обман» или «ошибку». Конечно, блудницу можно было назвать блядью, ведь «блуд» и «ошибка» — синонимы. В одной из берестяных грамот женщина жаловалась, что кто-то «назовало еси сьтроу коровою и доцере блядею». Считают, что слово «коровой» могло писаться как «коуровою», то есть сестру назвали «курвой». Но вариант с коровой может быть даже хуже.

Назвать другого человека животным было самым простым способом разжечь конфликт. Когда новгородский посадник Остафий «назвал псом» князя Ольгерда, обида была так велика, что ради мира с Литвой новгородцам пришлось посадника убить. «Пес», «сука», «сукины дети», «щенки» были среди самых обидных животных. Животный код в брани распространен по сей день: «осел», «свинья», «корова», «кобыла», «щегол».

Слова, которые мы сейчас считаем страшной бранью из-за связи с гениталиями и половым актом, в древности были скорее неприличными, чем недопустимыми. Свободно, на уровне наших поговорок про сраку и дерьмо, в 12–13 веках писали «еби лежѧ» (будь как все), а похотливого мужа называли «ебехота». Совет выходить замуж на берестяной грамоте формулировался фразой «пеи пизда и сѣкыль» (пусть пьют пизда и клитор).

На территории современной Украины самым большим корпусом таких заметок о повседневности является граффити Софии Киевской. Пожалуй, наиболее известная надпись: «Коузьма тать. Украл еси мясо. Асилонь твои кокошь. Аминь» (Кузьма вор. Украл мясо. Чтоб тебе ноги спутало. Аминь).

Важно отметить, что бранью тогда считалось действие, а не лексика. «Лая матѣрная», запрещенная уставом великого князя литовского и короля польского Казимира IV в 1468 году, предусматривала обиду другого человека, а не само по себе употребление неприличных слов.

Христианство ограничивало матерную ругань по двум причинам. Анонимное «Поучение о матерной брани», иногда приписываемое Иоанну Златоусту, запрещает «ругатися матерью», поскольку это оскорбляет Богородицу, родную мать человека и Мать-землю. Старец Фотий писал, что обида того, кто «есть братъ нашъ о Христѣ» является оскорблением самого Христа. Однако никаких поучений, связанных с недопустимостью самих слов, мы здесь не найдем.

Как все изменилось

В 1596 году церковный деятель и филолог Лаврентий Зизаний издал «Лексис» — первый в истории словарь украинского языка. Уже знакомое нам слово «блядь» там обозначается как церковнославянское соответствие «словеноросских» слов «байка», «баламутня», «жарт», «бридня». А вот «блядун» — это уже «человек гадкого языка». В конце 16 века слово «блядь», очевидно, сильнее ассоциировалось с непристойностью и бранью, хотя именно этот период является крупнейшим белым пятном в исследовании сквернословия.

Дело в том, что с ростом грамотности, созданием новых школ, коллегий и университетов (которые были при церквях или в них преподавали священники, дьяки) язык начал тяготеть к приличию. Кроме церковнославянского, медленно формировался литературный язык, не включавший в себя народные, «низкие» слова и фразы, связанные с сексом или дефекацией. Поэтому в словарях и грамматиках информации о брани нет. Грамотному человеку, который должен был занимать соответствующее положение в обществе, правописание нецензурщины был не нужно. А низовая культура прекрасно чувствовала себя и без записей.

Новый виток исследований начался только в 19 веке с появлением этнографических экспедиций. Народные произведения начали системно собирать, описывать и публиковать. Многие из них подверглись литературной обработке и вышли под именами конкретных писателей. С другой стороны, интерес к «народному», которое существовало параллельно с «книжным», вернул интерес и к отдельным пикантным темам и словам. Самым известным образцом такого творчества, пожалуй, является «Письмо запорожцев турецкому султану».

«Вавілонський ти кухар, македонський колісник, єрусалимський бровирник, Олександрійський козолуп, Великого й Малого Єгипту свинар, вірменська свиня, татарський сагайдак, кам’янецький кат, подолянський злодіюка, і всього світу і підсвіту блазень, самого гаспида внук і нашого хуя крюк, а нашого Бога дурень».

Конечно, такого письма запорожцы никогда не писали. Дипломатическая корреспонденция Сечи и гетманских канцелярий была взвешенной, корректной и вполне отвечала требованиям тогдашнего этикета.

Фольклор и цензура

Для предметного разговора лучше всего использовать авторитетные полевые записи. А кто может быть авторитетнее Тараса Шевченко? В рабочем альбоме он записал немало примеров народного творчества, в том числе и срамные песенки, поговорки и с полдесятка шуточных куплетов, в которых матерщина имеет юмористическую или развлекательную, а не оскорбительную функцию:

«Ой Улито, ой Улито,
В тебе поцька шовком шита —
На єбітьбі прошивалась,
Слізоньками умивалась».

«Балакучий балакучу
Вивів звечора на кручу,
Єбалися на горі
Аж до самої зорі».

«Ой єбались копачі
З Переп’яті ідучи.
В Переп’яті у ямі
Копали там хуями».

Последние строфы были записаны со слов крестьян, которые помогали на археологических раскопках кургана Перепят недалеко от Фастова. Похожие заметки Шевченко делал в Яготине и на Звенигородщине. Заметим, что перед нами — не ругательство, а непристойность. Конечно, в тогдашних печатных источниках подобных слов не встретишь — лишь многоточия или звездочки на тех местах, где в оригинале была неприличная лексика. Иногда непристойности заменяли похожими по звучанию или смыслу словами.

Причина проста — все тогдашние книги перед печатью непременно должны были проходить цензуру. «Низкую» лексику, не вошедшую в литературный язык, не пропускали. Иными словами, эти слова стали нецензурными и остались таковыми даже после отмены цензуры. Привычка.

Запомните разницу:

• Брань — ссора или лексика, используемая в ссоре. Неприятное прозвище, сравнение или пожелание без лексических ограничений. Может быть составлена из приличных слов: «Чтобы у тебя перья в горле выросли».
• Мат или матерщина (ругань матерью) — проклятие, личное оскорбление через образ матери («сукин сын», «мать твою вйоб» или «матери твоей клюка»).
• Ненормативная лексика — слова, которые не входят в литературную норму определенного языка. Слово «сука» нормативное, а слово «свитшот» — нет.
• Нецензурщина — «низовая» лексика, часто связанная с народной смеховой культурой, с сексом и дефекацией, которую было запрещено употреблять в печатных текстах в Российской империи (или в любой среде, где существовала или существует цензура).

Слова и мифы

Современный массив обсценной лексики включает в себя преимущественно слова, связанные с гениталиями или половым актом. Даже слова, которые не считаются «грубыми», многим кажутся неприличными — и смех школьников на уроках биологии от слова «пенис» или «член» лучшая тому иллюстрация. Это заслуга христианства, которое трактовало тело и секс как что-то нечистое и запрещенное. Многие народы выработали для этого свой защитный механизм — теорию, согласно которой народ Х ругаться не умел, а брань (или чисто генитальную брань) ему принес народ Y.

Народом Y является преимущественно исторический враг, захватчик или просто титульная нация, рядом с которой народ Х существовал как национальное меньшинство. Так, кашубы и силезцы считают, что брань им навязали поляки. Лемки говорят, что вся их ругань — польского и украинского происхождения. Для поляков и украинцев источником непристойной лексики были русские. Сами русские считают, что брань появилась во времена татарского ига.

Конечно, распространенная в Украине ассоциация ругани с москалями небезосновательна. Евгений Гребинка в книге «Малороссійскія приказки» писал: «И розни де-яки казавъ сердега речи, / Изъ злости, якъ москаль, усячыну гукавъ». У Нечуй-Левицкого есть персонаж, который «ругается гадко, как москаль». И это далеко не все примеры.

Знак равенства между руганью и москалями можно ставить смело, только вот москаль в те времена — это солдат российской армии, который может быть украинцем. Панас Мирный в романе «Хіба ревуть воли, як ясла повні» четко разграничивает «москалей» (царских солдат) и «кацапов» (собственно русских). Так же, как и во многих других культурах, москаль-солдат ассоциировался с человеком грубым, сварливым и часто жестоким.

Мифы об иностранном происхождении грубой брани позволяют нам казаться лучше, чем мы есть, но факты говорят о другом. Большинство непристойных слов, которые будто бы появились с приходом иностранцев, на самом деле древнее большинства приличных слов, которыми написан этот текст. Время идет, культура и язык меняются. Что нам — гадкая брань, нашим предкам — нормальная речь.

Исторический словарь

Блядь — «обман», «обманщица», «блудница»; слово «блядовать» в значении «совершать прелюбодеяние» происходит от «обмана», как это произошло в английском языке со словом cheat.

Хуй — по самой распространенной версии российских лингвистов Трубачева и Ковалева, однокоренное слово — «хвоя». Однако в фольклорных материалах слово означает именно половой член, и нет доказательств, что ранее оно имело другое значение. Также нет подтверждений народной гипотезе о том, что слово «хуй» было приказной формой от «прятать».

Ебать — происходит от праиндоевропейского *ojebh-. Как и «хуй», присутствует во всех славянских языках, а также в древневерхненемецком и греческом. Значения «совершать половой акт» слово не меняло, однако со временем приобрело «низкий» оттенок, из-за чего начало считаться неприличным.

Пизда — также слово праиндоевропейского происхождения, присутствует во всех славянских и некоторых других (например, древнепрусском) языках. Изначально обозначало или женские гениталии, или совокупно гениталии и анус, поскольку в древних языках часто не различаются отдельные органы.

Дрочить — исторически имеет несколько значений: ласкать, гладить, дразнить, раздражать. Общеславянский корень *droč- сохранился также в латышском (dracitiês — буянить) и литовском (drìkti — дергаться, подпрыгивать). В церковнославянском языке «дрочение» означало «гордость», что добавляет интересных контекстов.